Новая зависимость России
Власти вынуждены потихоньку признавать, что в России образовалась внушительная прослойка граждан, зависимых от онлайн-покупок. Их не нужно путать с обычными шопоголиками, во все времена способными спустить получку в универмаге.
У тех всё же больше тормозов: надо найти желаемую вещь, осмотреть, примерить, полюбить, победить сомнения, достать из кошелька кровно заработанные гроши. На маркетплейсах же часто набирают ширпотреб, который вообще не собирались покупать, среагировав на картинку в электронном каталоге. Платить сразу нужно не везде, поэтому шопоголики заказывают вещи в пункт доставки, даже не имея средств – под ещё не начисленную зарплату. И даже спустя неделю не могут отказаться от груды не шибко нужного хлама. В Минэкономразвития уже предлагают ввести для зависимых людей самозапрет на покупки в маркетплейсах. Хотя ещё недавно только радовались: ведь шопоголики разгоняют столь ценную для экономики «потребительскую активность».
Мама, я шопоголик
Петербурженка Анна засадила на Ozon и Wildberries полтора миллиона рублей за три года. Её случай абсолютно не страшный: известны примеры, когда люди тратили в разы больше, набирали кредитов, по которым не могли рассчитаться, шли на преступления. История Анны примечательна тем, что таких, как она, никто и не воспринимает как «группу риска». Да и потери воображение не поражают – по 40 тыс. в месяц выходит. Это примерно треть её зарплаты. Тем более она сама постепенно осознала зависимость, поработала с психологом, перестроила приоритеты.
Основы своего «увлечения» Анна заложила, как водится, в семье. При СССР она помнит свою бабушку – опытную охотницу за дефицитом. Бывало, собрались они в кино на Невском, но по пути попалась длиннющая очередь в магазин «Хрусталь. Фарфор. Стекло». В таких случаях кино сразу отменялось: бабушка сначала занимала очередь, а потом уже начинала выяснять, за чем люди стоят. Её сервант был завален парадными сервизами, хотя даже на юбилей она приглашала не больше 6–7 гостей. Хрустальных ваз на шкафах пылилось не меньше десятка, и они, как правило, пустовали.
Мама тоже стала для Анны примером для неосознанного подражания. В 1990-е появились вещевые рынки. По офисам ходили с сумками различного барахла коробейники. Мамаша умудрялась накупить соковыжималок, овощерезок, блузок, средств для похудения, «суперсалфеток» и т.д. Многие вещи приходилось выбрасывать по истечении срока годности, так и не успев ими воспользоваться.
Кроме того, у мамы Анны были странные потребительские привычки. Например, она никогда не примеряла в магазинах одежду: просто покупала её «на глазок» и осваивала уже дома. А если вещи ей не подходили, она редко их возвращала. Анна полагает, что так в ней проявлялась советская скромница: стеснялась создавать продавцам проблемы, утруждать их вниманием к себе. Тем более вдруг кто войдёт в кабинку, когда она переодевается? По итогу у неё все шкафы были забиты кучей недорогих вещей, которые неважно на ней смотрелись.
С возрастом Анна стала замечать за собой тот же паттерн поведения, но осознать его как проблему ей удалось сильно позже, в кабинете психотерапевта. Аню начало «нести» ещё в студенческие годы, когда и денег особых не было. Броские вещи стали для неё символом взрослости: раз могу себе позволить столько шмоток – значит, состоялась как женщина. Барышня всё равно умудрялась разом отоварить все родительские деньги, даже не оставив себе на еду до следующего транша. С одной стороны, постоянная нужда в средствах сделала Анну более жёсткой и целеустремлённой. А как следствие, и карьера её развивалась неплохо. С другой – в конце нулевых в России как раз стремительно развивались маркетплейсы. Для Анны это было как плеснуть бензина в огонь: просто сидишь дома и скроллишь ленту, выбираешь всё, что тебе нравится, и заказываешь.
Дело было не только в одежде. Бесконечно улучшался быт, стремительно менялись увлечения. Анна пережила волну скоротечных хобби: рисование, ролики, пейнтбол. Во всех случаях покупалась куча «фишечек», которые подчеркнули бы крутизну и утончённость владелицы. Анна догадывалась, что тратит на онлайн-покупки до половины своего дохода, но боялась сесть и посчитать, сколько именно. Успокаивала себя тем, что доходы её тоже растут, а экономить на себе для молодой леди – последнее дело. Психолог ей потом объяснил, что эта мысль – царские врата в мир неконтролируемых онлайн-трат.
Человек начинает нуждаться в постоянном подтверждении своего высокого статуса. И соответственно, покупать всё более дорогие вещи. При этом у него практически не остаётся накоплений, которые могли бы пойти на покупку чего-то по-настоящему значительного: автомобиля, загородного дома, улучшение жилищных условий. Анна при своих доходах вполне могла бы иметь машину, но из-за отсутствия способности к накоплению прокатывала куда большие суммы на такси. Никакого финансового планирования у неё просто не существовало: если скопилось немного денег, значит, нужно их немедленно потратить.
Не подошедшие ей вещи Анна тоже не возвращала. Как и у матери, у неё сформировался иррациональный «страх возврата»: ощущение себя попрошайкой, желающей вернуть назад свои деньги, разрушало её статус стильной леди. Леди предпочитала перепродавать ненужные вещи на «Авито» с дисконтом. Близкие люди не видели в поведении Анны ничего страшного, как максимум посмеивались над её непрактичностью. А эпизодический молодой человек, попытавшийся дать ей урок финансовой грамотности, был немедленно отправлен в отставку.
В кабинете психолога Анна оказалась, когда начала чувствовать себя шопоголиком. Ей захотелось-таки машину и путешествий, а все деньги уходили на шмотки, которые она надевала раз в год. Она попыталась составить что-то вроде бизнес-плана: например, продать часть ненужного барахла. Но выручка от его реализации всё равно куда-то улетала, словно кто-то внутри отдавал команды. Счастлива? Зайди на маркетплейс. Расстроена? Зайди на маркетплейс. Просто скучно? Ну, ты знаешь рецепт.
Случай Анны, как уже говорилось, вовсе не страшный. Довольно часто «стильные леди», которым западло себе любимым отказывать, храбро лезут в кредитные карты. И осознают, что «что-то не то» лишь при наличии семизначной суммы, которую необходимо вернуть. Хотя при ключевой ставке Центробанка в 21% трудно представить себе более неподходящее время для покупки 18-й юбки в долг. У мужчин чаще всего похожая история с автомобилями. Какой же я мужик без «Ленд Ровера»? Хотя после ухода из России западных производителей цены понеслись вверх, и одно только обслуживание стильной немолодой тачки может вогнать в неслабые долги. Есть экзотические примеры людей, приобретающих книги на 20–30 тыс. в месяц, хотя они физически не в состоянии успеть прочитать и четверть этого объёма. Но заходят на «Озон» – и не могут остановиться. А государство не торопится объяснить им, что они больны.
Купи и успокойся
В конце нулевых государство осознало, что миллионы россиян больны лудоманией. Среди пользователей мировых интернет-казино наши сограждане составляли 15%. Хотя у врачей нет чётких критериев, кого считать патологических игроком, Минздрав полагал, что их 300 тыс. в Москве и не менее 50 тыс. в Петербурге. Предлагались и критерии лудомании: человек должен тратить в игорных заведениях не менее 40% своего бюджета или мучить «однорукого бандита» не менее 40 часов в неделю.
Объём легального игорного сектора оценивался в 5–6 млрд долларов ежегодно. В стране насчитывалось около 400 тыс. игровых автоматов и 5 тыс. игровых столов. Самый цимес, конечно, в Москве, но и на провинцию приходилось до трети сборов. А 80% средств от этой трети пропускалось через «столбы», «ромашки» и прочие сомнительные приспособления, которые можно настроить на раздевание нагулявшего жирок труженика.
В интернет-клубах тогда сидели натуральные зомби. Чтобы они не испортили технику, им запрещали есть и пить за игрой, а они даже не верили потом, что просидели у аппарата 10 часов. Солидные клиенты, занесённые по их же просьбе в чёрные списки казино, приходили как зрители и вели игру через ассистентов. Или двигали фишки отломанной от манекена рукой, поскольку обещали не брать пресловутых кружочков в руки. Кое-кто надевал «фартовые» пиджаки, снимал «на счастье» проститутку и даже заходил перед игрой в приносящую удачу кабинку в туалете. Некоторых ловили на использовании фальшивых документов при попытке приобрести новую членскую карту. В Питере был случай, когда игрок сделал ради этого пластическую операцию на лице.
И вот с 1 июля 2009 г. в России полностью запретили игорный бизнес за исключением букмекерских контор, тотализаторов и лотерей. А покер, рулетка и «однорукие бандиты» стали возможны только в четырёх игорных зонах – в Приморье, на Алтае, в Калининградской области и на Чёрном море. Целью, разумеется, объявлялась защита азартных граждан, которые спускают зарплаты, не донося их до дома. Однако как раз на больных лудоманией государство и плюнуло, не предложив никаких программ для их реабилитации. А подлинные причины запрета были другими.
Понятно ведь, что алкоголик не престанет пить, если водку уберут с прилавков магазинов. Тем более если параллельно у него остаётся возможность заказывать горькую по Интернету. Точно так же патологические игроки ушли играть в зарубежные онлайн-казино. Зачем же тогда власти разрушили столь прибыльный сегмент экономики у себя в России? Есть версия, что значительная доля казино в России контролировалась грузинскими ворами в законе, а с Грузией у нас в 2008 г. случилась небольшая война. К тому же ходили слухи, что тогдашний премьер Владимир Путин очень не любит игорный бизнес ещё с питерских времён, когда курировал эту сферу в Смольном, а самым опасным и авторитетным бизнесменом в городе считался владелец казино «Конти» Михаил Мирилашвили.
Россия оказалась не первой страной, которая отправила легальную игорную отрасль в полуподполье. В Турции, где азартные игры были запрещены в 1980 г. ввиду повального обнищания населения, насчитываются тысячи нелегальных казино. В Иране власти пошли ещё дальше: организация игорного заведения по сей день карается здесь смертной казнью. Помогло? Ничего подобного: жители поголовно играют в кости и нарды на деньги, а государство не имеет с этого ни единого динара налогов. Трудно поверить, что и в России запрет вводился «ради людей», поскольку букмекерские конторы процветают.
В 2024 г. крупнейшие российские букмекеры нарастили прибыль сразу в 2–3 раза, приняв ставок аж на 1, 224 трлн рублей. По оценке Единого регулятора азартных игр (ЕРАИ), рынок вырос в среднем на 39%, но доход ряда компаний увеличился кратно. «Рейтинг букмекеров» насчитал 15, 3 млн россиян, которые ставят на спорт хотя бы раз в год, а активных игроков – около 6, 6 миллиона. По данным Минфина, от 15 до 20% игроков тратят свыше 10% своего семейного бюджета на азартные игры. «Жизнь без игры становится серой», – оправдываются они перед родственниками. Точно так же любители маркетплейсов повторяют мантру, что «на себе экономить нельзя».
Почему же россияне вдруг наперегонки бросились предсказывать результаты спортивных состязаний? Эксперты видят причины в меняющейся динамике доходов населения. Кто-то стал получать деньги, которых раньше в руках не держал, – например, семьи военных или труженики оборонки. А развлечения вроде зарубежного туризма стали им менее доступны – вот и излишки. Финансовая грамотность обычно является плодом опыта. А если человек долгое время едва сводил концы с концами и вдруг получил разово крупную выплату, он вряд ли распорядится деньгами рационально. Сначала они будут жечь ему ляжку и требовать немедленного праздника жизни. А на крупнейшем российском маркетплейсе специально для него продаётся более 225 млн товаров.
Конечно, ставить знак равенства между патологическим игроком и шопоголиком не вполне корректно. Первый несёт всё из дома, а другой, наоборот, в дом. Первый набивает карманы проходимцев, хранящих деньги в офшорах, а другой своим рублём поддерживает в нелёгкий час отечественную экономику (в том числе и «родной» производственный бизнес). Но они и кое-чем похожи: деньги проходят у них между пальцев, не образуя капиталов, которые могли быть инвестированы в экономику более эффективно.
В 2022 г. Россия стала мировым лидером по приросту онлайн-продаж. Нынче услугами маркетплейсов пользуются 84% россиян, общий объём рынка интернет-торговли превысил 6, 3 трлн рублей. При этом 97% покупок совершается именно в онлайн-магазинах и на маркетплейсах. Особую популярность эти площадки обрели в период ковидных каникул, но онлайн-шопинг прочно вошёл в привычку. И не вышел из неё.
Эксперты рассказали, что за последние два года доля граждан, совершающих хотя бы раз в месяц импульсивные покупки, выросла до 35%, а каждый пятый делает так каждую неделю. В 2021 г. ВЦИОМ проводил исследование на тему спонтанных покупок, и цифры были скромнее примерно на треть. Причины могут быть самыми разными. Например, на удивление много людей больше не желают откладывать на будущее «сбычу мечт» и «живут настоящим», потому что неизвестно, «что там дальше будет». Доходит до смешного: покупаешь бензин – тебе втюхивают какие-то шоколадки. Приходишь на почту отправить бандероль – предлагают товары по акции. Это вовсе не бессмысленные заигрывания – слишком многие нынче покупают то, что не планировали и не купили бы без чужой подсказки. Люди и в обычные магазины ходят «чего-нибудь купить» без плана, без потолка трат. А при виде виртуальных полок у них ещё меньше тормозов. Поражающие воображение скидки, карты лояльности, бесплатная доставка и прочие хитрости маркетологов становятся настоящей ловушкой.
Есть и такой тренд: народ устал от тревожных новостей, и покупать всё подряд для него – защитный механизм. Соответственно, первоисточник шопоголизма – стресс. Чем выше уровень тревоги, тем больше хлама в потребительской корзине на сайте. Конечно, бывают случаи, что человек спонтанно купил полезную, давно желаемую вещь, наткнувшись на приемлемую цену по акции. Но эксперты уверяют, что в России растёт именно число шопоголиков. На 61% за три года, как показало исследование «ЮKassa» (сервис финтех-компании «ЮMoney») и медиахолдинга Rambler&Co.
Шопоголизм определяется как навязчивая потребность совершать импульсивные покупки, при которой человек получает больше удовольствия от процесса выбора, чем от самих вещей. Одно дело, когда мы покупаем куртку, потому что настала осень и нужно одеваться теплее. И совсем другое, когда обладатель пяти курток не может пройти мимо распродажи, потому что без обновки он будет чувствовать себя неуютно. Как алкоголик, не выпивший после смены. Компания Wildberries, исследовав собственных покупателей, выяснила, что число шопоголиков в России с 2020 г. выросло аж в 4 раза! Именно так скакнуло число людей, которые делают онлайн-покупки каждый день.
Пчёлы против мёда
Казалось бы, шопоголизм просыпается в человеке при виде неотразимо качественной вещи. Например, в клипе группы «Ленинград» модница испытывает сильное эротическое чувство к кожаной сумке известного бренда: «Я не хочу жить без неё, я закричу: «Это моё!». На том же настаивают и голливудские трагикомедии о шопоголиках: люди спускают деньги на распродажах в модных бутиках, но никак не на товарно-вещевом онлайн-рынке. А в России по известным причинам вроде бы не время «охоты на бренды». Но оказалось, что даже засилье китайских товаров на маркетплейсах способно возбудить в потребителе большое чувство.
Государство оказалось в щекотливом положении. По идее, оно должно неразумного потребителя защищать. Так было, когда с автобусных остановок исчезли самые примитивные игровые автоматы: «столбы» и «ромашки». Так было, когда бизнес обязали при оформлении покупки в кредит выносить все выплаты на первую страницу договора, а не прятать их на 16-й или 18-й. Так было, когда на запутавшихся в долгах граждан жёстко давили коллекторы с прихватами бандитов. Но чем оно может помочь потребителю, которому просто нравится делать покупки?
В правительстве обсуждают, стоит ли разрешить шопоголикам самих себя вносить в чёрные списки на маркетплейсах. Хотя прекрасно знают, что это не работало даже с патологическими игроками во времена легальных казино: люди играли через ассистентов и даже делали пластику на лице. А на маркетплейсе достаточно открыть новый аккаунт на другого человека или просто завести новый почтовый ящик. Давно обсуждается и другой перл: в супермаркетах убрать шоколадки и жвачки из прикассовой зоны, чтобы снизить число незапланированных покупок «в последний момент». То есть обязать магазины прятать от покупателя собственные товары в торговом зале.
Но чиновников и депутатов можно понять. Шопоголиков в стране всё больше – и совсем игнорировать эту проблему нельзя. Однако нельзя и откровенно признать, что импульсивные покупки финансово безграмотных граждан – это один из столпов стабильности российской экономики. А мудрому правительству пришлось бы намного сложнее демонстрировать рост ВВП, если бы народ не вымещал свои тревоги на маркетплейсах, поддерживая «высокую потребительскую активность». Явный признак того, что ситуация полностью устраивает власти, – отсутствие в стране широкой пропаганды финансовой грамотности. Когда в 2000-е входили в моду потребительские иски, телеэкраны заполонили всевозможные шоу, обучавшие граждан правовой культуре. Когда героин стал косить постсоветскую молодёжь, наблюдались хоть какие-то попытки разъяснить последствия жизни на игле.
Понятно, что при помощи столь любимых парламентариями запретительных мер в теме шопоголизма каши не сваришь. Что тут вообще можно запретить? Показывать товары с их привлекательной стороны? Использовать в рекламе образы успеха? Вообще запретить онлайн-торговлю, чтобы любой дуралей потерял свои деньги ещё более дурацким способом? Да и кто позволит рубить сук, на котором столь многое держится.
Сделаем это вместе
Онлайн-шопинг потихоньку одолевает самую опасную для бизнеса тенденцию, также наметившуюся в XXI веке. Она была противоположна нынешнему пиршеству по сути – люди стали практичнее подходить к покупкам. Речь о шеринг-экономике (от share – «делиться»), при которой потребители пытаются покупать в складчину всё подряд – от перфоратора до яхты.
Современный шеринг многолик. Ведь деньги все считать умеют, и никому их не хватает. Морская яхта длиной 50–60 метров, например, больше для статуса, чем для удовольствия. Статистика говорит, что владельцы проводят на такой посудине не больше месяца в году (а иногда меньше недели). В остальное время она просто стоит у причала в Монако и тянет деньги. Разве не разумно покупать такие игрушки в складчину и шерить их по времени в период навигации?
Москвичка Марина любит на досуге рисовать. Хороший раскладной мольберт стоит около 10 тыс. рублей. Марина приобрела его в складчину с двумя совершенно незнакомыми юношами, которых нашла по Интернету. По договорённости мольберт передаётся друг другу на месяц, за который успевает надоесть. Такая же история у Марины с фотоаппаратом, только там совладельцами выступают близкие подруги. А её брат Андрей увлекается поиском кладов и дорогой металлоискатель купил со знакомыми на четверых. Это удобно: ты заранее знаешь, что «вооружён» в мае и сентябре, планируешь на это время свои вылазки. Правда, все эти штуки нужно без конца физически друг другу передавать, и есть риск спалить бензина больше, чем этот мольберт стоит.
«АН» рассказывали, как три семьи из Петербурга купили домик в Карелии. Место это удалённое, каждые выходные ездить не будешь. Однако красота неописуемая, а стоил при покупке всего 220 тысяч. Пятый год пользуются, все довольны, ссор из-за очерёдности не возникает. Однако в другом случае четыре соседа по садоводству купили в складчину газонокосилку. Когда один из них забыл её передать и уехал в отпуск, обозлённые концессионеры залезли на его территорию, вскрыли сарай. Хозяин по возвращении сгоряча пробил одному из них голову молотком, трое суток просидел в изоляторе, получил год условно.
По сути, шеринг-экономика бросает вызов основным классическим буржуазным ценностям владения и контроля, нивелируя философию обогащения и подрывая триумф частной собственности. Чтобы пользоваться, теперь не обязательно владеть. Уже народились компании по обмену электронными скутерами и велосипедами, платформы для поездок на дальние расстояния и предлагающие услуги по обмену автомобилями в крупных городах. Гарвардский профессор Теодор Левитт сформулировал суть экономики совместного потребления: «Когда люди покупают дрель, они хотят купить дырку в стене».
Но в то же время люди всё чаще выбирают жизнь одиночки и привыкают всё подстраивать «под себя». И им может стать нестерпима мысль о том, что этот велосипед принадлежит им только наполовину. И сегодня опять не «их» день.
Поделиться
Поделиться
