Как манипулирование информацией меняет политические режимы
В 1990-е после знаменитого заявления Фрэнсиса Фукуямы о «конце истории» многим показалось, что демократия стала безальтернативной формой правления, а падение уцелевших диктатур – лишь вопрос времени. К началу XXI века эксперты насчитали 98 стран со свободным правлением и 80 всё ещё находившихся под контролем диктаторов. Однако к 2019 г. количество демократий сократилось до 87, а число диктатур выросло до 92. Причём нынешние узурпаторы не похожи на прежних. А у политологов стало модным делить автократии на диктатуры страха и диктатуры обмана.
Выхода нет
В середине 2000-х Сальвадор был страной с самым высоким в мире уровнем убийств: 107 мокрух на 100 тыс. граждан. Это неудивительно: с 1979 по 1992 г. в 6‑миллионной латиноамериканской стране не прекращалась гражданская война, унёсшая свыше 75 тыс. жизней. Ещё более миллиона сальвадорцев стали беженцами, а лучшим убежищем для них была Америка. В Лос-Анджелесе бывалые вояки создали свою этническую группировку Mara Salvatrucha (или MS‑13), а также активно вливались в состав мексиканской банды Barrio 18. Когда их вражда стала приносить штабеля трупов, а гражданская война в Сальвадоре закончилась, Штаты начали депортировать на родину сальвадорцев, засветившихся в криминале.
Итог предсказуем: в небольшой стране со слабым правительством реальной властью обладали бандиты. К 2000 г. число активных членов MS-13 и Barrio 18 в Сальвадоре оценивалось по 10 тыс. в каждой. Жестокость их разборок между собой вызывала оторопь даже у мексиканцев. Правительство пыталось договариваться, но прочного мира между бандами долго не выходило.
И вот в 2019 г. президентом Сальвадора избрали 37-летнего Найиба Букеле. При схожих обстоятельствах уставшие от коррупции украинцы отдали голоса Владимиру Зеленскому как «человеку со стороны». Мало того что Букеле не относился ни к одной из двух крупнейших партий, так он ещё сын этнического палестинца, предпринимателя и имама. Около трёх лет президент укреплял связи с силовиками и строил собственную партию, пока не появился повод заговорить с позиции силы. В марте 2022 г. в стране за три дня перестреляли 87 человек, и Букеле ввёл чрезвычайное положение, позволяющее задерживать людей без суда на 15 дней.
К началу 2023 г. за принадлежность к бандам было арестовано более 60 тыс. человек. А Букеле объявил о закладке в горах самой большой в Латинской Америке тюрьмы на 40 тыс. заключённых, которую построили всего за полгода. По словам Букеле, столь высокого уровня безопасности нет нигде, а выпускать попавших туда заключённых не планируют до конца их жизни.
Супертюрягу называли Центром содержания террористов (Centro de Confinamiento del Terrorismo, CECOT). Она представляет собой прямоугольник, окружённый 11‑метровыми бетонными стенами с колючей проволокой и датчиками движения. За забором – восемь ангаров, ограждённых собственными стенами. Заключённые содержатся в общих камерах до 150 человек в каждой. В каждой камере – ряды четырёхъярусных кроватей, две раковины и два отверстия в полу. Свет никогда не выключают, на физические упражнения в общем коридоре – полчаса в день. Все заключённые носят одинаковые белые шорты и футболки, а каждые пять дней их бреют наголо.
Букеле особо подчёркивал, что солнечного света братва никогда не увидит, поскольку из ангара никого не выпускают. Никаких свиданий с родственниками (только если ты при смерти), тем более длительных. Никаких личных вещей у зэков нет, включая книги, бумагу или карандаш, – только по две Библии на камеру. Еда одна и та же каждый день: рис, макароны или бобовые, а также вода и тортильи. Едят руками из контейнеров, а получить что-то с воли через вертухаев нереально: двери камеры открываются только с единого на всю тюрьму пульта. Членов конкурирующих банд распределяют по камерам в случайном порядке, но никакой возможности блатовать в таких условиях у них нет. Тем более за нарушение распорядка одним заключённым наказывают всю хату.
Показатели преступности в Сальвадоре упали чуть ли не в 50 раз. А в феврале 2025 г. администрация Дональда Трампа заключила соглашение с Сальвадором об отправке в CECOT преступников-нелегалов. С другой стороны, многие аресты основаны на анонимных жалобах или на внешнем виде подозреваемых, а в трущобах полиция метёт всех подряд в соответствии со спущенными сверху «квотами». На конец 2024 г. из 85 тыс. арестованных после введения ЧП лишь около 8 тыс. были впоследствии освобождены (из тюрьмы СECOT вообще ни одного). Как правило, это люди, у которых не обнаружили ни пацанских татуировок, ни прошлых судимостей. А в отношении остальных действует принцип презумпции виновности: докажи, что не бандит. Более 300 узников СECOT умерли в тюрьме, и ходят слухи, что пытки там процветают.
Британские журналисты рассказали миру историю простого сальвадорского зэка Хосе Дюваля Маты. Суд над водителем грузовика, арестованным во время облавы, продолжался несколько минут. Приговор: полгода в СECOT «с возможностью неограниченного продления срока». Спустя пару месяцев дело было пересмотрено, и Мату признали невиновным. В Сальвадоре это теперь частая правовая коллизия: суд постановил освободить несчастного, но президент обещал, что никто из его любимой тюрьмы не выйдет. И Мата продолжает сидеть. Даже после того, как британские журналисты во время интервью с Букеле рассказали президенту о вопиющем деле и выслали все материалы по нему.
У правоведа не возникнет сомнений, что президент Букеле под соусом борьбы с преступностью установил в Сальвадоре персоналистский авторитарный режим. Это классика жанра: любая диктатура начинается с ликвидации реального или выдуманного хаоса. Потом «ликвидатор» говорит обществу: я решил все ваши проблемы, спас от гибели, вы теперь мне должны. Историк тут же напомнит, что Гитлер для того и поджёг Рейхстаг в 1933 г., чтобы потом выступить спасителем фатерланда с диктаторскими полномочиями. Букеле тоже ввёл чрезвычайное положение ради чрезвычайного положения. Ведь разгул криминала успешно лечили консервативными методами: вместо 107 убийств на 100 тыс. населения к моменту прихода Букеле к власти было уже 38. А перед введением чрезвычайщины и вовсе 17.
Но сальвадорский народ-богоносец не любит факты и цифры. Он любит героев. Ведь это Букеле раздал в эпидемию ковида по 300 долларов беднейшим семьям. Это он дал беднякам отсрочку по коммунальным услугам, ипотеке и кредитам. Поэтому в феврале 2024 г. Букеле снова выиграл президентские выборы, набрав 85% голосов, а его партия получила 54 из 60 мест в парламенте. На такой народ и была рассчитана вся буффонада: перед ним достают из шляпы кроликов, а он верит, что фокусник и в экономике сможет совершить чудо.
Спасение в долг
Букеле интересен тем, что воплощает все главные тренды современного авторитаризма. Медиа даже называют его «первым диктатором-миллениалом». На что он, как дипломированный рекламщик, подхватывает тему, выставляя статус в соцсети «Самый клёвый диктатор в мире». Или – по Платону – «царь-философ». Для поколения, родившегося с гаджетом в ручонках, троллинг – лучший имиджмейкер. А в публичной политике главное – отличаться от скучных любителей консенсусов и компромиссов.
Казалось бы, какой же Букеле диктатор, если выигрывает выборы с колоссальным отрывом? Однако в XXI веке новые автократии крайне редко возникают в результате революций и переворотов. Базовый сценарий изменился: харизматичный политик побеждает на выборах, после чего разбирает систему сдержек и противовесов, консолидируя власть. Найиб так и поступил.
Чтобы воевать с преступностью, ему требовались деньги, которых в бюджете не было. Президент предложил занять 109 млн долларов на перевооружение полиции, чем тут же вышел в герои у блюстителей. А когда парламент заартачился, Букеле созвал чрезвычайную сессию, пришёл на неё с 40 вооружёнными спецназовцами и занял место спикера. Уже на следующий год его партия выиграла парламентские выборы и первым делом отправила в отставку всех судей конституционной палаты Верховного суда. Им на смену пришли ставленники Букеле, которые тут же признали за ним право баллотироваться на второй срок.
Вообще-то Конституция Сальвадора запрещает переизбрание действующего президента. Но есть лазейка: если пятилетний срок президентских полномочий был реализован не до конца, то и запрет будто бы не действует. 1 декабря 2023 г. Букеле просто свалил в отпуск, передав все полномочия своему личному секретарю Клаудии Родригес. А по возвращении заявил о своём праве идти на второй срок. Протесты, конечно, были, но верная полиция жёстко разогнала немногочисленных демонстрантов.
К тому времени Букеле сократил количество муниципалитетов с 262 до 44, а количество мест в парламенте – с 84 до 60, облегчив себе контроль над законодательной и местной властью. Телевидение с самого начала было у него в рукаве. А несколько богатых и политически активных семей получили клеймо олигархов-эксплуататоров и отправились в эмиграцию. Вот и вся узурпация власти!
Такие ребята, как Букеле, лучше всего чувствуют себя с не слишком грамотным народом, которому не объясняют в школе, зачем нужно разделение властей. И почему каждой силе нужен противовес. И почему чиновнику желательно оставаться лишь функцией системы. Букеле говорит ровно обратное: мол, система коррумпирована, а моя фигура важнее каких-то там институтов. Потому что только я могу эту систему перенастроить. Но там, где власть очередного спасителя ничем не уравновешена, обычно не происходит экономических преображений. Потому что вменяемый инвестор не будет вкладывать деньги в страну, где можно без суда сесть за татуировку. Поэтому автократ должен постоянно пускать населению пыль в глаза.
Поддержание уровня жизни в Сальвадоре происходит за счёт кредитов, 21% ВВП приходится на переводы родственников из-за границы (как, например, в Таджикистане). За время президентства Букеле госдолг страны вырос с 68 до 87% ВВП: например, он взял у МВФ кредит в 1, 4 млрд долларов, с которых, вероятно, и происходит раздача продовольствия бедным, заменяющая собой социальные программы. А также оплачивается самая большая на континенте тюрьма. У страны огромный бюджетный дефицит, и нет планов по его сокращению. Как нет и политической идеологии: Букеле трудно отнести к правым или левым. Во главе угла культ Букеле, а для чиновника главное – это лояльность ему и готовность повторять любые его высказывания как истину.
Диктаторы обмана
Найиб Букеле отнюдь не самородок. Таких, как он, называют диктаторами обмана в противовес диктаторам страха. Последние наследуют Гитлеру и Мао, хотя те и не были столь откровенны в демонстрации силы. В XX веке заирский президент Жозеф Мобуту повесил четверых бывших министров в присутствии 50 тыс. зрителей. При гаитянском диктаторе Франсуа Дювалье на одной из улиц Порт-о-Пренса в течение трёх дней был выставлен обезглавленный труп с табличкой «отступник». Его «сосед» Рафаэль Трухильо из Доминиканской Республики как-то усадил труп одного из повстанцев в кресло и катал по его родной провинции, заставляя крестьян танцевать вокруг мертвеца. Масиас Нгема казнил 150 своих врагов на футбольном стадионе в столице Экваториальной Гвинеи под звучавшую из усилителей песню «Those Were The Days» (англоязычная версия русского романса «Дорогой длинною»). Президент Малави Хастингс Банда публично рассказывал о том, как его враги стали «кормом для крокодилов». А ливийский полковник Муаммар Каддафи смеялся над правителями, тайно травившими оппонентов или инсценировавшими автокатастрофы. Какой в этом смысл тогда? Нет, репрессии должны быть демонстративными, чтобы население даже пикнуть боялось.
Но проблема в том, что многие из диктаторов страха, несмотря на все эти творческие находки, умерли не своей смертью. Например, Каддафи перед смертью натерпелся такого, что и врагу не пожелаешь. За первые четыре года правления коммунистическое руководство Румынии отправило на казнь около 75 тыс. «врагов народа», а ещё 100 тыс. сгинули в тюрьме города Рымнику-Сэрат. И что? Подхвативший эстафету Николае Чаушеску официально именовал себя «гением Карпат», но всё равно кончил стенкой. Менгисту Хайле Мариам, марксист и эфиопский диктатор, истребил 60 тыс. граждан, но едва унёс ноги от повстанцев и впоследствии был приговорён к смертной казни. За доказательствами вины дело не стало: при Менгисту фотографии жертв пыток транслировались по телевидению.
Нельзя сказать, что диктаторы страха лишь пугали обывателя, не пытаясь им манипулировать. Гитлер и Мао, например, были очень популярны в народе, породив миллионы пламенных штурмовиков и хунвейбинов. Саддам Хусейн воодушевил многих, когда требовал «резать глотки» недовольным его политикой: они, мол, прикормленная Западом «пятая колонна», которая хочет «вонзить отравленный кинжал в спину нашей независимости». Первый президент Ганы Кваме Нкрума быстро узурпировал власть, объявив «наследием империалистов» многопартийные выборы, которые порождают лишь «хаос, брожение, взяточничество, кумовство и несчастье». Президент Заира Мобуту высказался ещё проще: «Демократия – не для Африки». Он запретил упоминать в средствах массовой информации имена любых заирских граждан, кроме самого себя и известных футболистов. Не помогло: свергли и изгнали.
Принято считать, что дорогу к куда более умному и технологичному манипулированию проложил многолетний властитель Сингапура Ли Куан Ю. Молодой адвокат Ли в сентябре 1956 г. наблюдал, как тысячи старшеклассников захватили китайскоязычные школы Сингапура. Так они отреагировали на роспуск школьного самоуправления и аресты его лидеров. Лим Ю Хок, главный министр Сингапура, подавил протесты при помощи британских войск, вертолётов и бронемашин. И что толку? Своей топорной реакцией Лим начисто дискредитировал себя в глазах китайской общины, составлявшей три четверти населения Сингапура. Эта история, вспоминал Ли Куан Ю, научила его «не быть упёртым и сиволапым»: «Я придумал бы способ заставить родителей вытащить своих детей из школ и развести по домам. Ну а как только школьники разойдутся, Особый отдел схватил бы их вожаков».
Сам Ли построил в Сингапуре систему жёсткого политического контроля, основанную на отказе от открытых репрессий. Он не подавлял студенческие протесты, потому что закрыл старейший Наньянский университет и присоединил его к Национальному университету Сингапура, где за студенческими организациями следили, а новых преподавателей проверяли на благонадёжность. Задевавшие Ли газеты продолжали выходить – но ограниченным тиражом, а ретивым журналистам вчиняли иски за диффамацию. Протесты не запрещались, но лишь с разрешения властей. А те разрешали собираться только в неудобное время на выселках и с небольшим числом участников. В 2000-м преемники Ли организовали «уголок ораторов» в парке Хонг Лим, где каждый, не опасаясь ареста, мог высказаться о наболевшем. Только сначала требовалось зарегистрироваться в полиции и дождаться разрешения. А табличка у микрофона предупреждала, что спич будет записан на видео, а запись при необходимости предъявлена в суде.
Лидеры оппозиции имели право баллотироваться в парламент, но судебными постановлениями и штрафами их можно было туда не пускать. По данным прокуратуры, 11 оппозиционных политиков обанкротились, проиграв в судах по искам госслужащих. А банкрота не то что в парламент – его даже в самолёт не пустят. Ли не стеснялся: «Если бы мы считали их серьёзными политическими фигурами, им бы не позволили так долго оставаться в политике. Мы бы их обанкротили раньше».
Сингапурский метод вдохновил множество недемократических лидеров. Его основные элементы – манипулирование СМИ, конструирование собственной популярности, имитационная демократия, ограниченное государственное насилие и открытость миру. Ну и лучший способ поднять свой рейтинг – экономический рост, который воспринимается гражданами как доказательство компетентности правителя.
Неслучайно в 2000-е появилось несколько новых диктатур, поскольку во всей мировой экономике сложилась удачная конъюнктура, а автократам удавалось выдать это за собственную заслугу. Но ни одна экономика не может расти постоянно, поэтому нужно уметь грамотно перевести стрелки. Если факт удобен, его присваивают. Если факт неудобен, то заставляют СМИ по мере возможности его скрывать, а если сделать это не удаётся – оправдывать. Во всём плохом виноваты внешние условия и враги. Любые неудачные результаты преподносятся как нечто, что у других вышло бы намного хуже. Правлению диктатора противопоставляется предельно отталкивающая псевдоальтернатива: фашисты, гомосексуалисты, жалкие и двуличные агенты закулисы.
Диктаторы XX века искажали новости значительно грубее. Они национализировали газеты и через них пытались промывать населению мозги посредством громоздких идеологий. Зато в 1990-е перуанский автократ Альберто Фухимори подкупал частных медиамагнатов откатами, доступом к сенсационным материалам и госконтрактами на рекламу. После падения режима Фухимори в руки следователей и журналистов попала «чёрная бухгалтерия» властей. Судьи Верховного суда или ведущие парламентарии получали 5–10 тыс. долларов в месяц, но когда речь шла о СМИ, счёт шёл на миллионы. «Если мы не контролируем телевидение, мы вообще ничего не контролируем», – изрёк однажды генерал Белло, один из приближённых Фухимори.
Диктаторы страха сжигают книги и запрещают частные газеты, а диктаторы обмана просто выталкивают любую критику на периферию, оставляя себе центральные каналы распространения информации. Им безразлично, как интеллектуалы отзываются о них в частных беседах, власти по-настоящему важна только массовая поддержка. Чтобы разобщить народ и информированное меньшинство, диктаторы оскорбляют последних, ставят под сомнение их мотивы, навешивают на них ярлыки предателей и снобов.
Однако полученная через подконтрольные медиа популярность – нестабильный актив. Его нужно успеть инвестировать: победить на выборах и предъявить мандат на изменение политических и правовых институтов, как это на наших глазах делает в Сальвадоре Найиб Букеле. Главное – всегда притворяться демократом.
В XX веке диктаторы страха часто закрывали границы страны, затрудняя перемещение людей и информации. Диктаторы обмана, наоборот, открывают границы, подталкивая недовольных эмигрировать. Такое выпускание пара из страны как раз и помогает избегать жёстких репрессий или скрывать и камуфлировать их. Примерно четверть всех диктатур и вовсе определяются как гибридные. Например, в Катаре, ОАЭ и Лаосе запрещены политические партии и публичная критика правительства, но при этом нет жестоких репрессий. Правители Шри-Ланки, Бангладеш и Алжира широко использовали насилие, но допускали работу оппозиционных СМИ.
В любом случае репрессии должны быть «аккуратными», чтобы популярные активисты не превратились в мучеников. Кубинский диктатор Фидель Кастро держал своих врагов в тюрьме по 10 лет и дольше. А его брат Рауль, руководивший Кубой в 2008–2021 гг., задерживал активистов на несколько дней. Человек мог за год отсидеть десять сроков по 10–15 суток, но никакой международной кампании за его освобождение не возникало.
Автократы XX века часто восседали на золотых тронах (как эфиопский марксист Менгисту), присуждали себе немыслимое количество титулов, наград и воинских званий. Современные же диктаторы обмана поддерживают имидж компетентности: они словно генеральные директора своих стран. Риторика силы сменяется у них риторикой достижений: мол, посмотрите, как мы здорово со всем справляемся. Альберто Фухимори прямо называл себя не политиком, а «менеджером» Перу.
Впрочем, если личные качества позволяют, а народу заходит эпатаж, можно, как венесуэльский команданте Уго Чавес, снимать министров в прямом эфире. Чавесу не было равных и в умении сменить повестку. При нарастании проблем в экономике он мог назвать президента США Джорджа Буша «ослом», затем превратив собственные слова в долгоиграющий информационный повод. Поскольку никто не заметит иголку оппозиционной критики в стоге пропагандистского сена, Чавес обрушивал на аудиторию лавины информации. Каждое воскресенье он разыгрывал настоящие спектакли в своей телепередаче «Алло, президент». Иногда по восемь часов кряду Чавес пел, танцевал, читал рэп, катался на лошади, танке или велосипеде, целился из ружья, баюкал ребёнка, хмурился и посылал воздушные поцелуи, изображал шута или патриарха.
И ничего позорного в этой клоунаде нет. У Мао был маоизм, у Мобуту – мобутизм, а сегодня автократы обходятся вовсе без учения имени себя. «Мы – прагматики. Мы не привязаны ни к какой идеологии», – замечал хитрый Ли Куан Ю. Ведь если ты провозглашаешь общую для всех истину, ты, чтобы не показаться слабаком, вынужден наказывать за выражение «неправильных» взглядов. Но выявлять и карать инакомыслящих очень дорого. Зато если нет идеологии, не нужен и контроль за её соблюдением. На практике статус селебрити может приносить тот же эффект, что и классический культ личности.
Конечно, и здесь есть риски. Ведь если ты не защищаешь от нападок «правду», электорат может догадаться, что никакой правды за тобой нет.
Поделиться
Поделиться
