Могут ли Сибирь и Дальний Восток сотворить экономическое чудо?
Железнодорожный мост через реку Лену в Усть-Куте Иркутской области.Фото РИА Новости
Если нынче основные геополитические партнёры России находятся на Востоке, то именно восточные регионы страны на этом партнёрстве и должны цвести. Тем более что в них вбивается из казны по два триллиона в год, власти обещают построить пять новых городов-миллионников и даже звучит идея переноса столицы за Урал. Ведь ставки в результате «поворота на Восток» возросли: если Россия не «потянет» задачи создания современной экономики от Красноярска до Владивостока, этот макрорегион может превратиться в сырьевой придаток соседей. А значит, есть риск и политической нестабильности, когда Пекин становится для Якутии с Бурятией ближе Москвы.
Кот в мешке
Статистика уверяет, что Сибирь нас по-прежнему обеспечивает: нефть, газ, лес, алюминий и другие ресурсы дают три четверти экспорта державы. А если бы Сибири не было, то экспорт России стоил бы меньше, чем у Чехии. Но в то же время среди 10 самых дотационных регионов пять находятся за Уралом, на одну Якутию выделяют более 60 млрд рублей в год. Из Сибирского федерального округа бежит население, хотя в начале XX века миграционные потоки шли из перенаселённого Нечерноземья на восток – и это выглядело более естественным. Однако сибирская промышленность – это в основном добыча и первичная переработка ресурсов, ничего похожего на инновационные производства соседних азиатских стран. Многие кладовые ресурсов вычерпаны практически до дна, а ввод в строй новых идёт с громким скрипом. У Сибири практически нет роста ВРП уже 16 лет, хотя столь же малонаселённая Монголия прирастает до 22% в год без всякой нефти.
Ничего удивительного: во времена Российской империи Сибирь институтами напоминала Америку – максимум самостоятельности для частника, минимум вмешательства государства в его дела. Однако это не было сознательным правовым выбором властей. Просто имперская бюрократия была слишком слаба, чтобы навести здесь свои порядки, а переселенец какое-то время строился и вёл хозяйство, как ему было удобно. Но со временем термин «внутренняя колонизация» подтвердил себя в полной мере.
В Сибири до сих пор лишь три миллионника – Красноярск, Новосибирск и Омск. Если сложить карту России пополам, то на западной части окажется 135 млн россиян, а на восточной – 7–8 миллионов. Даже по официальной статистике, за Уралом живёт 27 млн человек – слишком мало, чтобы надеяться своим «восточным модулем» поймать волну бурно развивающихся азиатских рынков. Пока получается быть только поставщиком ресурсов. Однако китайцы и корейцы не горят желанием инвестировать в строительство новых заводов в Сибири и на Дальнем Востоке, как мечтает Кремль: слишком высокие издержки, слишком скромный рынок.
Впрочем, Москва готова на решительные шаги. В 2021 г. нынешний глава Совбеза Сергей Шойгу на встрече с сибирскими учёными сказал следующее: «Нам необходимо в Сибири построить три, а лучше пять крупных научно-промышленных, экономических центров, проще говоря, городов с населением 300–500 тысяч, лучше – до миллиона человек». Многие эксперты отнеслись к словам Шойгу с недоверием: бамовские посёлки при СССР тоже планировали развить до городов-миллионников. Но ещё в 2000-е принята программа их расселения, а в «столице БАМа» Тынде сегодня мается максимум 30 тыс. человек. Так какие могут быть новые мегаполисы? Их нельзя построить с нуля, они могут вырасти лишь при совпадении кучи факторов: инфраструктурных, демографических, экономических.
Однако в Китае несколько миллионников построено как раз с нуля по решению Компартии. Например, по соседству с Благовещенском на китайской стороне Амура вырос 1, 8-миллионный город Хэйхэ. Вырос в буквальном смысле: его образовали решением Госсовета КНР в 1980 г., а сейчас здесь километры богато освещённых небоскрёбов, мостов, виадуков. С 2004 г. гражданам России открыт безвизовый доступ в образованную в Хэйхэ зону свободной российско-китайской торговли. Они могут видеть проходящую здесь Трансманьчжурскую трассу и газопровод до самого Шанхая, в который «ныряет» наша «Сила Сибири». Почему же мы так не можем?
В 1, 4-миллиардной Поднебесной ещё толком не завершился процесс урбанизации – миллионы сельских китайцев прут в города, и конца-края этому процессу не видно. А российская деревня ещё в 1980-е перестала быть поставщиком рабочей силы в города. Наоборот, естественная убыль населения в стране достигла угрожающих отметок, а москвичи и петербуржцы не горят желанием ехать в Хабаровск.
Тем не менее россияне способны создавать мощные миграционные потоки не только в Москву. Например, Краснодар, выглядевший 20 лет назад большой станицей, сегодня имеет население в районе 2 млн человек, которое к 2030 г. может удвоиться. Правда, на Кубани тепло, а в Сибири холодно и нет пляжей – это тоже нужно учитывать. Поэтому первый новый сибирский мегаполис, как предполагали эксперты, имеет смысл строить на границе Хакасии и Красноярского края — в Минусинской котловине. Эту долину между горными системами называют «Сибирской Италией» за необычно тёплое лето, позволяющее выращивать фруктовые и ягодные культуры, разводить сады и бахчевые культуры. А в январе здесь всего-то минус 18. Почему бы сюда не поехать? Едут же десятилетиями в Питер, где погодные условия ничем не лучше Иркутска и Владивостока.
Другое дело, что петербургская инфраструктура и атмосфера складывались столетиями, в них оставили след лучшие умы и богатейшие династии. А что сегодня построят в Сибири – это кот в мешке. Похоже, Москва питается идеей царских времён: три параллельные дороги с запада на восток, с которыми будут пересекаться железные дороги с юга на север. Логика простая: вдоль железки разовьётся экономика, а в центре этих транспортных крестов – новые города. Но жизнь давно опровергла эти надежды. И Москва на собственном опыте должна была убедиться, что не всё так просто.
Ветер дует на запад
«АН» не раз рассказывали о программах по развитию Дальнего Востока: в 2019–2025 гг. в макрорегион рассчитывали вложить 11, 5 трлн рублей инвестиций. Такие большие расходы потребовались для выполнения наказа президента Путина: достичь 6%-ного роста в год, как у ведущих экономик Азиатско-Тихоокеанского региона. Деньги освоены, в докладах царит сдержанный оптимизм: дескать, обещанный «поворот России на Восток» состоялся, а доля азиатско-тихоокеанских стран в российском экспорте выросла на треть.
Другое дело, что Дальний Восток – это не Сочи, Крым или Чечня, где путём накачки из центра можно создать оазис благоденствия. Согласно исследованию ВЦИОМ, 28% жителей Дальнего Востока хотели бы сменить место жительства и навсегда покинуть регион. Это притом что за последние 20 лет народу и так стало меньше на 23%. Но правительство по-прежнему прорицало в стратегиях развития, будто к 2025 г. население ДФО вопреки логике увеличится с 6, 2 до 6, 5 млн человек. Хотя на Дальнем Востоке детей в возрасте 5–15 лет почти в два раза меньше, чем молодёжи 20–29 лет. Но раз президент поставил задачу, в 2019 г. население округа действительно выросло сразу на 2 млн человек – за счёт присоединения к Дальнему Востоку Бурятии и Забайкалья. Но к 2025 г. всё равно сократилось с 8, 2 до 7, 8 млн человек.
В новостях россиянин то и дело слышит, что на Дальнем Востоке построили новый мост или нефтехимический комбинат, распечатали новое месторождение ресурсов или построили ещё одну трубу в Китай. Однако, несмотря на этот оптимизм, мест в детсадах не хватает, дорожная сеть в целом остаётся жидкой и убитой, а население трудно назвать благополучным: проблемы алкоголизма, преступности или сиротства стоят здесь столь же остро, как и в Москве четверть века назад.
Азиатский капиталист почему-то должен уверовать, что инвестиционный климат Дальнего Востока позволит ему заработать здесь больше, чем в Китае, Монголии или Липецке. Но он же не слепой и не глухой. Вот, к примеру, инвестор построил на площади Серышева в Хабаровске 15-этажный офисный центр «Счастье» с кофейнями и детским городком. Но арбитражный суд постановил снести «Счастье» за счёт инвестора «по требованиям безопасности». По соседству находится следственный изолятор, начальство которого подождало, пока здание полностью достроится, и вкатило иск. Все «корпорации развития» развели руками: что же сделаешь, таков суровый закон – не тюрьму же из центра города переводить. В другом случае частник вложился в жилой комплекс на берегу Амура, за 200 млн расселил беспросветные бараки. И вдруг власти останавливают стройку только потому, что местная епархия возмутилась: а вдруг объект испортит вид на Спасо-Преображенский кафедральный собор.
В 1990-е даже развитой Австралии было тяжело вписаться в азиатские рынки из-за культурных традиций. А диктатор Сингапура Ли Кван Ю презрительно назвал её «новым белым отребьем Азии». Россия тоже отличается от стран Юго-Восточной Азии культурно. Президент Института корейской экономической политики Ли Чжэ Ён отмечает на Дальнем Востоке «факторы структурной слабости региона» и приукрашенную статистику: «Учитывая демографические показатели, Дальний Восток по-прежнему непривлекателен как рынок». Другими словами, корейцы могли бы построить во Владивостоке новые заводы, но кто будет покупать их продукцию, если население тает на глазах?
Ещё не стоит забывать, что вся канитель с поддержкой Дальнего Востока преследовала геополитическую цель – чтобы китайцы постепенно не переселились и не отжали далёкий от Москвы регион. Но сегодня выходит так, что наши дальневосточники чаще ищут работу в Китае и Южной Корее, чем китайцы на наших восточных просторах. Соседям тоже нравится жить, где потеплее: приграничная с Дальним Востоком китайская провинция Хэйлунцзян потеряла за 10 лет 18% населения. И наш народ валит не потому, что у него маленькие зарплаты. Однако зимой треть дохода уходит на отопление и свет, а в -40оС надо бегать в туалет на улицу. Даже в ближайших к Владивостоку и Хабаровску городках нередки перебои с завозом основных продуктов питания, в поликлиниках к специалистам очередь на месяц вперёд.
Ещё в октябре 2018 г. аудитор Счётной палаты России Юрий Росляк заявил, что программа «Социально-экономическое развитие Дальнего Востока» не отвечает целям стратегического развития и не решает проблему миграционного оттока. Никак не обеспечивается и главная цель финансирования: создание комфортных условий проживания населения. Нынешняя программа – это в первую очередь инфраструктурные мегапроекты. По сути, дальневосточникам, которым нужны нормальные образование и здравоохранение, отсутствие бюрократических барьеров, адекватные суды и верховенство права, говорят: мы вам построили новую железную дорогу, мост и стадион – что вам, гадам, ещё от нас надо? Простым людям кажется, что подлинной целью «развития Дальнего Востока» является создание инфраструктуры для энергичного экспорта ресурсов в азиатские страны – железных дорог, портов, мостов, трубопроводов. А призывы заботиться о людях – просто упаковка для этого интереса.
Разумеется, это однобокий взгляд на ситуацию. «Положительная динамика» присутствует и с пресловутыми детскими садами, и с дорогами, и кое-какие современные производства разворачиваются на Дальнем Востоке. Но, несмотря на триллионные вложения, этой «динамики» недостаточно, чтобы люди ехали сюда, а не отсюда. Похоже, граждане не слишком понимают, что большинство их проблем государство априори не в состоянии решить. А Москве не хватает осознания, что Сибирь вообще не лучшее место для жизни. А для её геополитических мегапроектов необходим советский, а не российский народ.
Проблема в Лене
Как бы Москва ни тасовала восточные регионы из одного федерального округа в другой, от перестановки слагаемых сумма вряд ли изменится. Каждый сибирский и дальневосточный регион имеет свою специфику: Якутия, например, становится всё более «национальной» республикой. В советские времена русских здесь жило чуть больше, чем коренных народов. Но уезжают из республики в первую очередь славяне, в столице Якутске их уже меньше половины. А якуты чаще всего недовольны освоением недр и распределением доходов между республикой и центром. И Москва понимает, что со временем дисбаланс будет только расти.
Ведь сырьевая зависимость экономики никуда не исчезнет как минимум несколько десятилетий. Привычные кладовые ресурсов страны поистощились, и главная надежда на малоосвоенную Якутию. По данным Росгеологии, около 40% федеральных средств на разведку полезных ископаемых приходится на республику. В государственные запасы России включено около 2, 1 тыс. якутских месторождений по 59 видам ресурсов. Запасы одного только газа оцениваются более чем в 12 трлн кубометров, а алмазы уже сейчас дают половину поступлений в региональный бюджет.
Однако освоение ресурсов республики происходит очень неторопливо. Судя по всему, местная власть опасается пускать в Якутию крупных федеральных разработчиков, которые могут поменять под себя правила ведения дел. Много лет не могло толком заработать открытое в 1959 г. Томторское месторождение редкоземельных металлов, хотя на «редкие земли» огромный спрос. Однако в конце 2024 г. президент Путин лично потребовал «решить вопрос», и в мае 2025 г. владельцем месторождения стала «Роснефть». Якутским элитам это не слишком нравится, а на местных выборах население уже не раз показывало протестное голосование против кандидатов Москвы.
Центр годами пытается скрасить ситуацию. По объёму постоянно растущих дотаций Якутия – третья после ДНР и Дагестана: аж 66 млрд рублей. Однако республика только на 70-м месте среди регионов России по качеству жизни. Очень заметна разница по сравнению с нефтедобывающей Югрой, что и вызывает заметный ропот: мол, наши-то нефтяники зарегистрированы за пределами республики, и мы с них получаем ноль. Хотя Якутии полностью достаётся прибыль от угля, алмазов и частично от золота.
Ну и отдельная история – 4, 6-километровый мост через Лену в Якутске, который собираются строить уже слишком много десятилетий. Предварительная смета тут на 130 млрд, но главное, что успех вообще не гарантирован: ещё никто не строил таких объектов в вечной мерзлоте, где по весне льдины двухметровой толщины сносят любые опоры. Тем не менее работы решили начать в конце 2024 г. – это только подчёркивает важность Якутии для Кремля.
Вызывает опасения и Кузбасс, в котором больше нет губернатора Амана Тулеева, умудрявшегося более 20 лет держать в повиновении неспокойный шахтёрский край. Хотя до его воцарения горняки молотили касками по асфальту перед Белым домом и грозились перестать добывать более 60% российского угля, если им не начнут нормально платить. Сегодня уголь на мировых рынках дешевеет и в ведущих экономиках постепенно вытесняется газом. Соответственно, у кемеровского бизнеса всё меньше резонов вкладываться в оборудование шахт, в индексирование зарплат.
«Тулеевский социализм» тоже был явлением специфическим. Например, молодую семью признавали малоимущей, если муж остался без работы. В соцзащите матери выдавали справку, с которой она шла в поликлинику и получала 3 коробки детского питания. Или в преддверии зимы приезжает к одинокой бабушке КамАЗ и высыпает ей полный кузов угля в подарок. Кто-то презрительно хмыкнет, что это подачки, а не социальная защита, но в других регионах даже такой роскоши нет. Расценки на ЖКХ для кемеровчан вдвое ниже, чем для жителей Новосибирска. Как Тулеев этого добился? Да очень просто: и за мусор, и за гигакалории областной бюджет платит 60–70% цены. В реальности тепло на Кузбассе чуть ли не вдвое дороже новосибирского. Но жителям-то какая разница? Не они ж платят!
Однако люди помоложе явно не желают прожить жизнь в таком антураже и голосуют ногами: за последние 20 лет население Кемеровской области сократилось с 2, 8 до 2, 5 млн жителей. Однако для сравнительно небольшого Кузбасса плотность населения ещё вполне приемлемая, но рядом развалился бескрайний Красноярский край площадью 2, 3 млн кв. километров. А население у него 2, 8 млн – чуть больше человека на километр! Работа есть только в Красноярске, где регулярно объявляют режим «чёрного неба» и просят жителей самого восточного миллионника России не открывать форточки, промывать носоглотку физраствором, а лучше вообще свалить из города на несколько дней. И это не из-за ковида или вражеских беспилотников. Угрозу создают Красноярский алюминиевый завод (КрАЗ), до сих пор работающий по технологии Содерберга начала 1930-х годов, три угольные электростанции «Сибирской генерирующей компании» (СГК), десятки других промышленных предприятий, сотни угольных котельных. Здесь даже новые мосты и детские садики не помогут – население будет искать возможности размножаться и зарабатывать в каком-нибудь более светлом месте.
Взгляд наружу
В России уже привыкли при возникновении любой серьёзной проблемы с надеждой смотреть на правительство. А если проблема быстро не решается, значит, «не умеют работать» или «всё украли, сволочи». Но если посмотреть на развитие Дальнего Востока без пафоса, подвижки видны. Тот же миграционный отток сократился: в 2014–2015 гг. он составлял около 25 тыс. человек в год, в 2016–2017 гг. упал до 17 тыс. в год. В 2024 г. отток снова скакнул до 24 тыс. человек, но это может быть связано с СВО. И он всё равно в разы меньше, чем в 1990-е.
Раньше половину уехавших составляли абитуриенты, что наиболее болезненно для демографии региона.
Однако госпрограмма «Приоритет», призванная повысить привлекательность высшего образования на Дальнем Востоке, существенно поправила негативный тренд. Три года работы программы дали трёхкратное увеличение количества абитуриентов, приехавших на Дальний Восток из других регионов, в полтора раза выросло число иностранных студентов. А дальневосточных школьников, выбравших вуз поближе к дому, стало больше на 10%.
Идея раздачи «дальневосточного гектара» себя по большому счёту не оправдала: две трети заявок подано жителями округа. В XXI веке предсказуемо не сработали методы столыпинского переселения, когда дефицит земли Нечерноземья гнал крестьянские семьи в дальние края. И хотя Россия давно не аграрная страна, растущий экспорт продукции сельского хозяйства в Китай заставил многие агрохолдинги активизироваться на Дальнем Востоке. Рост этот регулярный и неслабый: например, в 2023 г. экспорт вырос сразу на 53%, позволив России, например, вырваться в мировые лидеры по производству сои. А при СССР её в регионе вовсе не выращивали.
Однако доля Дальнего Востока в промышленном производстве России крутится вокруг 5%. Почти 60% производства Дальнего Востока сконцентрировано в двух ресурсодобывающих регионах – в Якутии и на Сахалине, а предприятия Хабаровска и Владивостока дают менее четверти. Для роста сложных отраслей химии или машиностроения здесь плохие стартовые условия: дорогая электроэнергия, неразвитая логистика. Тем не менее федеральные власти субсидируют перевозку собираемых на Дальнем Востоке автомобилей на запад страны, а оборонзаказ поддерживает авиапредприятия Комсомольска-на-Амуре. Доля макрорегиона в российских инвестициях намного выше доли в общем промышленном производстве – 7-8%.
В Амурской области «Сибур» и «Газпром» построили большое производство по переработке и сжижению газа для экспорта в Китай, компания «Русагро» скупила сельскохозяйственные земли в Приморском крае. И хотя злые языки говорят, что правительство заставляет крупный бизнес вкладываться в Дальний Восток, всем очевидно, что возможности принуждения ограничены.
Правда, ни один федеральный чиновник не решится признать: у России недостаточно средств, чтобы произвести на огромном Дальнем Востоке чудо. Но если перестать постоянно требовать невозможного, окажется, что регион развивается не так и плохо. Не нужно забывать, что мировая экономика переживает не лучшие времена, и даже рост Китая замедлился. Но конъюнктура неминуемо изменится к лучшему – и тогда всплывут все лодки. Даже притом что развернуть вспять миграционные процессы вряд ли удастся, успех может крыться совсем в другом.
Например, в затёртой между Китаем и Россией Монголии всего 3, 8 млн жителей. Но пока у нас бал правят номенклатурно-олигархические кланы, Улан-Батор успешно привлекает иностранных инвесторов. В Монголии за 20 лет добыча угля выросла в 3 раза, а в России упала на 6%. Добыча золота у нас увеличилась на 20%, а у них – в 4 раза. В Канаде тоже никто не ставит цели переселить массы в малоприспособленные для жизни северные районы. Кого переселять-то, если в Канаде 40 млн граждан, а не более 140 млн, как у нас? И количество далеко не всегда переходит в качество.
Поделиться
Поделиться
