Почему успешное сельское хозяйство России лихорадит
Страусиная ферма в посёлке Терновый Краснодарского края. Фото РИА Новости
Когда весь российский ВВП завалился на 8% после присоединения Крыма, аграрный сектор, наоборот, вырос на 4%. В телевизоре ведущие пели осанну правительству: вот, дескать, какой гениальный ход – запретить французские сыры и польские яблоки. Возникла идея и впредь рулить отраслью, поддерживая импортозамещение и отечественного производителя. А где взять деньги? В карманах других российских производителей, которые слишком хорошо живут. Поскольку в сельском хозяйстве инвестиции дают отдачу лишь через несколько лет, чиновники приписывают своим решениям великий эффект, который на самом деле был вызван давними инвестициями и годами спокойной жизни.
Получилось как всегда
Летом 2025 г. российские фермеры были вынуждены продавать картофель даже ниже себестоимости. В нынешнем сезоне правительство обнулило импортные пошлины, и Россия ввезла втрое больше картофеля, чем обычно: 850 тыс. тонн из Египта и Китая. Понятное дело, это ударило по рентабельности отечественного урожая, а фермеры перестраиваются на более маржинальный подсолнечник, сахарную свёклу или другие культуры. Хотя это непросто: надо вкладываться в определённые виды сельхозтехники, в хранилища.
По словам исполнительного директора Картофельного союза Алексея Красильникова, картоху наша страна закупала всегда. Даже в советские времена, когда сельхозпредприятия (без учёта придомовых хозяйств граждан) производили по 30 млн тонн, а не нынешние 7, 5–8 миллионов. Но картофель всё равно завозили с Кубы, потому что с конца мая до середины июля клубни в наших широтах физиологически умирают, а нового урожая ещё нет. Конечно, можно было бы построить дорогущие высокотехнологичные хранилища и не зависеть от импорта, но их нет по сей день.
Впрочем, прокормить себя картофелем Россия в состоянии и сейчас. По данным Росстата, в среднем россиянин потребляет от 54 кг в год, а на всех выходят те же 8 млн тонн. Но если весь российский картофель будет уходить на еду, то откуда тогда взять на семена, на переработку, на импорт? Российский картофель ведь продают за границу, когда отечественный урожай превышает потребности рынка. Так живут все страны-производители: в одни месяцы экспортируют, а в другие импортируют один и тот же товар.
В нынешнем году Минсельхоз решил подстраховаться: из-за прогнозируемой засухи урожай обещал быть скудным, а рассчитывать на огородников не приходилось. Это в 1990-е на шести сотках выращивалось 70–80% картофеля и овощей страны, но сегодня площадь огородов сокращается с каждым годом. Сегодняшние владельцы участков не хотят засеивать каждый метр чем-нибудь съедобным, как делали их дедушки и бабушки, предпочитая всё покупать в магазине. Да ещё и посевные площади под картофель ежегодно проседают на 2–2, 5%. В общем, импорт, по всей видимости, будет только расти.
С начала 2025 г. в Россию было завезено почти в два раза больше продукции, чем за весь прошлый год. Грузия с января увеличила экспорт картошки на российский рынок почти в 30 раз! По данным Россельхознадзора, поставки картофеля из Китая выросли в 4, 2 раза – с 36 до 152 тыс. тонн. Репчатого лука импортировали в 2, 3 раза больше, белокочанной капусты – на 66%. Правда, параллельно растут и поставки из России в Поднебесную мяса, рыбы, сои, кормов, но сейчас не о них речь.
В самом по себе импорте сельхозпродукции ничего страшного нет: импортёры платят налоги и таможенные пошлины, если правительство не решает их временно обнулить. Другое дело, что образовалась вилка в 3–4 раза между отпускной ценой сельхозпроизводителя и той, что мы видим в магазине. Иногда килограмм российского картофеля можно найти за 40–50 рублей. Но в дефицитные месяцы цена взлетает до 90 рублей. А фермер вынужден продавать за 25–30, хотя себестоимость – 20 рублей за килограмм. Ничего удивительного: раньше фуру семян привозили из Москвы в Краснодар за 40 тыс., а в этом сезоне – за 140 тыс. рублей. И семена подорожали вдвое, и техника, и запчасти.
Похожая ситуация с пшеницей, которая из-за экспортных пошлин, введённых в 2021 г., становится малорентабельна. За последние четыре года площади под озимой пшеницей сократились на 1, 8 млн гектаров. Цены на зерно остаются на низком уровне: тонна зерна стоит 15 тыс. рублей, хотя в не самом рекордном 2021 г. стоила 17 тыс. за тонну. Кризис в сельском хозяйстве привёл к тому, что продажи комбайнов упали в два с половиной раза. В Ростовской области сегодня около 60% комбайнов старше десяти лет, но уровень обновления техники завалился до неприличных 5–7% в год. Это значит, что у крестьян туговато с деньгами. Боссы «Ростсельмаша» подтверждают: 2024 г. стал худшим по продажам за 10 лет.
По словам президента Российского зернового союза Аркадия Злочевского, за последние пять лет в России обанкротились и закрыли производство 35 тыс. фермеров. В Минсельхозе полагают, что многие из этих производителей просто перешли из крестьянско-фермерского хозяйства в личное подсобное. Но в любом случае это существенное понижение масштаба бизнеса.
Злочевский полагает, что к такой ситуации привело несправедливое распределение Минсельхозом экспортных пошлин на зерновые культуры, введённых четыре года назад. Предыдущие пять лет вышли благоприятными для производителей, а Россия стала мировым лидером по экспорту пшеницы. В министерстве решили, что частники стригут слишком жирные купоны, и продавили введение пошлин, которые поступали бы напрямую в распоряжение Минсельхоза.
Как обычно, на бумаге выглядело гладко: дескать, вынимаем сверхдоходы из карманов богатых хозяйств и перераспределяем в отрасли, переживающие не лучшие времена. На практике получилось несколько иначе: субсидии пошли в мясо-молочное животноводство, а зерновикам достались крошки со стола. «Пиар такой был: «Дадим 2 тысячи рублей на тонну – компенсируем потери». На самом деле максимум, который давали по регионам, – это 300 рублей, не больше. А вымыли-то по 5–6 тысяч рублей с тонны. И компенсировали 300 рублей», – объясняет Злочевский.
Именно вследствие этого процесса площади под озимой пшеницей и сократились почти на два миллиона гектаров. Пшеница – экспортный товар, на рентабельность её производства сильно влияет близость порта. Поэтому на Кубани производителям не так страшно, но чем дальше от порта, тем хуже экономика. А когда производитель едва выходит в ноль, у него не хватает средств на обновление производства. По словам Злочевского, американские фермеры 15 лет назад пережили жесточайшую засуху, но потеряли в условиях очень технологических посевов только 10% урожая. А в Ростовской области гораздо меньшая засуха привела к потерям до 30% урожая.
Новая коллективизация
Для кого-то может показаться неожиданной мысль, будто сельское хозяйство России испытывает сегодня некие «кризисные тенденции». Смотрим последние новости. В Чувашии за 2, 1 млрд рублей построят молочную ферму, способную содержать 4, 8 тыс. голов скота. Губернатор Ставропольского края Владимир Владимиров рассказывает о рекордном урожае зерновых культур – в 2025 г. в крае собрали более 10 млн тонн. При Брежневе на закупку зерна в Америке улетала львиная доля нефтяных доходов. А сегодня мы сами – экспортёр пшеницы №1.
Как рассказывали «АН», за первые 20 постсоветских лет душевое потребление мяса сократилось на четверть, молока и молокопродуктов – на 38%. Посевные площади в России усохли на 41 млн га, поголовье крупного скота – на 36 млн голов. И когда в 2010-х годах заговорили о продовольственной безопасности России, это казалось отдалённой мечтой. Ведь ещё недавно в страну импортировались даже йогурты и водка. К 2023 г. ситуация радикально поменялась: страна обеспечена зерном на 185%, растительным маслом – на 221%, рыбой – на 153%, сахаром – на 103%, мясом – на 101%, молочными продуктами – на 85%. Даже по овощам страна, две трети которой находится в зоне рискованного земледелия, кормит себя на 80%. В постсоветский период удалось выйти на лидирующие позиции в нишах, где мы никогда не были на первых ролях: например, Россия на первом месте в мире по экспорту кориандра и в десятке крупнейших производителей сои.
Новую Доктрину продовольственной безопасности страны президент Владимир Путин утвердил в январе 2020 года. Предполагается, что население будет потреблять биологически полноценную продукцию с уровнем калорийности не ниже 3000 ккал в сутки, а запасы продовольствия удержатся на уровне 20% от общего объёма потребления. Документ трактует безопасность как самообеспеченность основными продуктами на 90–100%, хотя 15 лет назад и 75–80% выглядели недостижимой мечтой.
Сегодня можно радоваться: в 2024 г. Россия импортировала продукции сельского хозяйства на 37, 7 млрд долларов. А вывезла и продала за границу на 42, 6 миллиарда. Правда, импорт вырос, а экспорт усох по сравнению с 2023 г. по описанным выше причинам. Сельское хозяйство – сфера тонкая, зависящая далеко не только от качества почв и уровня механизации. В брежневские годы многие недоумевали: страна превратилась в крупнейшего импортёра продовольствия, хотя даже после Гражданской войны кормила пол-Европы. А ведь в 1970-е и техники было завались, и удобрений, и земли. Но, производя тракторов в 14 раз больше США, Союз закупал в Америке пшеницу в колоссальных объёмах. Мягко говоря, аграрная политика была несбалансированной: например, не учитывалась такая вещь, как заинтересованность аграриев в своём труде. Колхозник не имел паспорта, получал за трудодни копейки и работал настолько спустя рукава, что для описания этого требовался новый Салтыков-Щедрин.
И когда сегодня слышишь, что губернатор Ставрополья предлагает награждать передовиков аграрного сектора за ударный труд (вероятно, почётными грамотами), то резко вырастает вероятность, что страна снова украсится панорамами разрушенных коровников и бесхозных водокачек посреди заросших полей. Ведь что способствовало подъёму нашего сельского хозяйства в 2000–2010-е? Не только удачная конъюнктура и адекватные законы. В провинции сохранилось многочисленное сельское население, привыкшее работать на земле. Но потом началась «оптимизация»: в провинции закрывались школы и больницы, и даже крепкие коллективы аграриев разъезжались в города, не имея возможности вести нормальную жизнь в родных местах. Да и адекватных условий по кредитованию сельского хозяйства не имелось: банки предлагали кредиты короткие и очень дорогие, а государство безмолвствовало.
Правда, после дефолта в сельское хозяйство пришёл крупный бизнес. Доллар подорожал, рабочая сила подешевела, сократился импорт, да ещё и несколько урожайных лет выдались. Пшеница приносила 400% годовых – больше нефти и газа. Неудивительно, что главные агрохолдинги возникали вокруг крупнейших бизнесменов. А «Газпром» владел территориями размером с Тульскую область. Но агрохолдинги оказались палкой о двух концах. Очень часто они становились не фактором системного роста, а главной проблемой для соседних фермерских хозяйств.
Они могут достигнуть куда более высокой производительности труда, чем полсотни фермеров, обрабатывающих то же количество гектаров. Агрохолдинг может сразу закупить 50 новых тракторов и 30 комбайнов, пока фермер с грехом пополам берёт в лизинг технику 10-летней давности. Латифундисту проще получить в банке удобный кредит и пролоббировать для себя поддержку министерства и региона. Ему не нужно содержать инфраструктуру для семей аграриев. Наоборот, завёз в сезон две сотни гастарбайтеров, которых в любую минуту можно рассчитать. В итоге ниже издержки, выше прибыль.
Мало того что агрохолдинги далеко не всегда готовы вкладываться в развитие сельских регионов, они и к продовольственной безопасности имеют слабое отношение. Пока на пшеницу высокие мировые цены, они будут выращивать её на экспорт. Но если завтра самая высокая маржа окажется на свёклу или подсолнечник, они тут же сменят «линейку» посевных, если это будет осуществимо технически.
Но когда наступает грозное полувоенное время, латифундисту просто объясняют из Москвы, что он должен вырастить, почём и кому продать. Агрохолдинги слишком большие, чтобы в такой ситуации елозить, – проще взять под козырёк. Как раз при командно-рыночной системе продовольственная безопасность России резко пошла вверх. Но это не значит, что получившаяся система эффективна в долгосрочной перспективе.
Сегодня, по словам директора Столыпинского центра регионального развития Николая Случевского, упор делается на инфраструктурную поддержку АПК, но не решаются проблемы сельского развития: низких доходов населения, его старения и миграции в города, назревают крупные экологические проблемы, связанные со строительством мегакомплексов. Министерства, которые должны добиваться результата совместными усилиями, каждое пашет свою делянку. А в итоге тает сельское население, из которого и выходят обычно крепкие фермеры.
Новая система не воспроизводит советскую в деталях, но она оказалась неумолимо похожа на неё ментально. Те же государственные субсидии в АПК, на которых жируют лоббисты со своими фаворитами-агрохолдингами. Те же де-факто фиксированные цены, которые всеми правдами и неправдами устанавливает в регионе крупняк. И не слишком сладкая жизнь простого труженика.
Глава третья
Сельское хозяйство России даёт 4, 5% ВВП и обеспечивает занятость около 9% населения. Но, учитывая, как проводилась последняя перепись населения, очень многие из этих 9%, вероятно, давно свинтили в города. Однако оставшихся ситуация мотивирует на смелые эксперименты. И пока экономисты формируют догму, что сельскохозяйственное производство может стабильно расти только при наличии дешёвых кредитов, адресной поддержки и правового поля, они пытаются заходить в малоосвоенные ниши. И это для темы продовольственной безопасности как раз то, что нужно, когда не все сидят на пшенице, картофеле и мясе.
Семейная ферма Алексея и Юлии Кравченко под Волгоградом произвела первую в регионе фуа-гра. Обычных птицефабрик в области переизбыток, но наблюдается дефицит диетического мяса. Начали с индеек, продолжили индоутками (мулардами), из печени которых получается знаменитый французский деликатес. Говорят, есть спрос на 4 тыс. мулардов в год. С каждой помеси гуся и утки получается до 400 граммов фуа-гра, но основной доход всё равно приходится на мясо. Ведь индейка за полгода достигает веса в 8 кг, а индюк спустя восемь месяцев может потянуть и на 15 кило.
Фермер Римма Петрова в Волосово под Петербургом одной из первых узнала, что африканский клариевый сом прекрасно растёт и размножается в закрытых бассейнах, неприхотлив в еде и имеет нежное диетическое мясо без привкуса тины. Содержание омега-3 в этой рыбе в два раза превышает аналогичный показатель у форели и осетра. Производителю он также удобен: в год рыба весит полкило, но за 7–8-летнюю жизнь достигает 50 килограммов. У сома есть и жабры, и лёгкие, благодаря чему он может обходиться вовсе без воды до двух суток.
И когда свернулись поставки рыбы из скандинавских стран, Петрова рискнула расширяться. В России поначалу трудно было найти спрос на африканского сома, хотя в Европе его потребление рекламируется правительственными ведомствами как натуральный источник жирных аминокислот. Сейчас выпускают 21 вид продукции из сома: от диетической колбасы до копчёной рыбы. 99, 9% состава – чистое мясо с добавлением минимального количества соли и специй. Еженедельно ферма продаёт от 800 до 1000 сомов, а в год выращивает 52 тонны. При себестоимости 1 сома чуть более 300 рублей оборот в 2024 г. перевалил за 9 млн рублей. Уже практически в каждом субъекте РФ есть по несколько сомовых ферм – аграрии распробовали вкусную тему.
В Красноярске фермеры Зариповы в 40‑градусный мороз собирают мандарины, виноград, клубнику. Технология несложная и самобытная: под теплицей проложили трубу от печки, а солнце заменяют прожекторы. Кстати, ничего удивительного в этом нет: ещё в XIX веке местный золотопромышленник Гаврила Машаров выращивал ананасы в оранжереях посреди тайги. А в начале XXI века на улицах Красноярска высадили полторы сотни пальм, которые благополучно прижились.
Когда присоединили Крым, местные фермеры пообещали завалить страну устрицами и мидиями. Спрос на них всегда был высокий, но до поры было проще закупать их в Испании или Греции. Всё-таки устрица для ресторана растёт 4 года и набирает за этот период всего-то 100 граммов. Из-за штормов рабочими считаются только 120 дней в году, много моллюсков погибает, и трудно составить реалистичный бизнес-план. Если повезёт, на окупаемость можно выйти через 6–7 лет. Тем не менее это в целом привлекательные условия: с 2014 г. в Крым пришли восемь инвесторов, планирующие освоить 2 тыс. га морских полей. Ведь потенциал развития устричного производства бездонный. Например, Франция производит 145 тыс. тонн устриц, а Россия с учётом протяжённости береговой линии могла бы производить миллионы.
Фермы, выращивающие экзотическую еду, могли бы зарабатывать средства на развитие не столько продажей деликатесного мяса, сколько на сельском туризме. Например, на Карельском перешейке под Петербургом как минимум три хозяйства выращивают страусов. А почему нет, если страус в разы рентабельнее коровы: он весит 100–120 кг и несёт в год под сотню яиц, каждое из которых даёт яичницу объёмом в 25 куриных. Сальмонеллёза в страусовых яйцах не бывает, а в соседней Финляндии оно идёт по 40 евро за штуку. Тем не менее в России фермы особо не шикуют.
Заниматься оформлением разрешений на импорт продукции, несмотря на все восторги Кремля по поводу такой перспективы, – себе дороже. Синица в руке лучше. Без всяких расходов не рекламу о фермах рассказывает сарафанное радио: в выходной день под сотню гостей приезжает, каждый платит за экскурсию по 300–500 рублей и часто покупает продукцию. Много желающих остаться на ферме на несколько дней, но нормальную гостиницу построить сложно – разве что гостевой домик. У фермеров, реально развивающих сельский туризм, нет никаких льгот по оплате электроэнергии и налогам. А некоторые из них вынуждены работать вовсе нелегально.
Например, пасутся у крестьянина бычки-герефорды, из которых получаются лучшие стейки, а мясо их уже распределено по подписке на два года вперёд. Вчера бычка забили, а сегодня приехали потребители и по 100–200 кг мяса разложили по багажникам. А дома уже к ним друзья подтягиваются – такой вот сетевой экомаркетинг. А покупка экопродуктов у «своего» фермера – это признак роскоши, изысканности и лёгкого фрондёрства.
Да и сам экологический фермер выживает во многом за счёт того, что потребитель, «знающий его в лицо», – часто человек с положением. И может решить вопрос, чтобы кормильца не донимали.
Поделиться
Поделиться
