Старость и риск
Фото АГН «Москва» / А. Новосильцев
В последние годы в России оживился так называемый «рынок геронтологических услуг». Растёт как число домов престарелых, так и процент граждан, готовых разместить в таком учреждении ближайшего родственника. Сложился комплекс обстоятельств. Во-первых, растёт продолжительность жизни, происходит демографический сдвиг. Доля лиц старше трудоспособного возраста достигнет 30% уже к 2030 году. Во-вторых, рынок становится разнообразнее, и само по себе решение о переезде родственника в богадельню уже не всегда выглядит паскудством со стороны сына или внука. В некоторых случаях старику и вправду «так будет лучше». Но есть нюансы.
Моральный выбор
Четыре года назад «АН» рассказывали, что, согласно опросу Аналитического центра НАФИ, 93% россиян не сдадут своих ни при каком раскладе. В исследовании участвовали 1, 6 тыс. человек в 53 российских регионах. В опросе того же центра НАФИ, проведённом в 2024 г., результаты совсем иные: только 41% считают отправку близкого в дом престарелых или интернат недопустимым при любых обстоятельствах. 7% считают подобный ход вполне возможным, а ещё 40% – только если учреждение обеспечивает качественный уход.
Из тех немногих, что в 2021 г. готовы были отправить родного старичка в интернат, лишь чуть больше половины готовы платить за пребывание родственника в приличном доме престарелых. Но 67% могли выделить на эту затею менее 30 тыс. рублей в месяц, 24% – от 30 до 50 тыс., и лишь 3% были согласны отдавать больше сотки. Но сегодня почти никому из них этих денег не хватило бы.
Нынче в России действует более тысячи стационаров для взрослых, включая 514 домов-интернатов для пожилых граждан и 536 психоневрологических интернатов, где постоянно проживают около 300 тыс. человек. Сколько пациентов в частных домах престарелых, специалисты толком не знают. Например, в Питере и Ленобласти в 2012 г. было менее 30 частных домов престарелых, а к 2020 г. их число выросло более чем в пять раз – до 165 учреждений. Даже притом что в пандемию коронавируса средняя заполняемость пансионатов упала до 70%, к 2023 г. наметилось восстановление, и в перспективе тенденция старения населения должна стимулировать рост рынка.
Диапазон цен у частников сегодня «гуляет» от тысячи рублей в сутки в обычном провинциальном пансионате до 20 тыс. в элитных гериатрических центрах. Средняя температура по больнице такова, что за 100 тыс. рублей в месяц можно обеспечить родне пристойный уровень комфорта в Москве или Петербурге. Но речь лишь про 2–3-местные комнаты и квалифицированных сиделок. Если нужны специализированный уход, медицинское обслуживание и аниматоры для больных с деменцией, то тут нужно смотреть варианты от 5 тыс. рублей в сутки. Не каждый россиянин, даже очень любящий своих родителей, потянет такие тарифы. Поэтому большинство вынуждено принимать государственные правила игры: постоялец отдаёт до 75% своей пенсии, остальное доплачивает бюджет по установленному тарифу.
Однако 10–15 лет назад сам выбор у семей практически отсутствовал – либо госинтернат, либо сам меняй пелёнки на дому. Поскольку лишь 4% пожилых реально нуждались в стационарном проживании с уходом (после инсульта или при болезни Альцгеймера), общественное порицание непременно настигало людей, которые теоретически могли бы справиться с уходом самостоятельно. И никого не интересовало, сколько в семье детей должно соседствовать с таким дедулей. И насколько он сам заботился о своём потомстве, когда оно было ещё несовершеннолетним. Но если всё-таки дом престарелых не обязательно представляет собой концлагерь, исчезает и моральная обязанность выживать на одной жилплощади с тяжелобольным стариком в маразме.
Тихая гавань
Специалисты говорят, что во времена СССР ситуация была ещё хуже: казённые учреждения росли числом, но пресса о творящихся в них ужасах не сообщала. А кичащиеся высокой моралью строители социализма забили своими родственниками койко-места под завязку: в 1980 г. детей-сирот в РСФСР содержалось за счёт государства втрое больше, чем в сегодняшней России. И вдвое больше, чем в 1945 г. (около 90% – при живых родителях). По пожилым людям адекватной статистики не найти: отдельно считали дома инвалидов, пансионаты для ветеранов войны и труда. Плюс психушки заполнялись стариками с деменцией, да и в обычной больнице можно было лежать месяцами.
В постсоветские времена ситуация до поры выглядела и вовсе безнадёжной. В 1990-е денег на достойное содержание домов престарелых не было ни у кого. Но даже в 2000-е, когда государство купалось в нефтедолларах, Москва переложила содержание домов престарелых (как и почти всей социалки) на регионы. А у чиновников на местах свои резоны – экономить каждый рубль и беречь тыл. Как рассказывали «АН», серия пожаров с жертвами в казённых домах престарелых вкупе с критикой из центра подсказали регионам решение – закрывать самые пожароопасные. То есть самые уютные и человечные малокомплектные дома. Нельзя сказать, что бабушек и дедушек выкидывали на улицу: ими доукомплектовывали крупные казённые муравейники, где одна нянечка приходится на 30 подопечных. И «выписка» ногами вперёд происходит значительно быстрее.
До 2000-х в стране не существовало и социального волонтёрства. При СССР над домом инвалидов могла шефствовать какая-нибудь воинская часть. В 1990-е отдельные энтузиасты навещали стариков в пригородах, а система с какой-либо массовостью отсутствовала. Однако в XXI веке именно российское поколение «пепси», которое на каждом углу корили за «бездуховность», забрало в свои семьи полмиллиона сирот. А для стариков создало разветвлённую сеть благотворительных организаций без особого участия государства.
Лёд тронулся 26 октября 2009 г., когда московская студентка и активистка волонтёрской организации «Старость в радость» Елизавета Олескина разместила в своём блоге пост о Яммском доме-интернате для престарелых и инвалидов, расположенном в Гдовском районе Псковщины. Месседж обращался к властям: если в этом «концлагере для стариков» срочно не принять мер, то «до Нового года мало кто доживёт». Олескина выложила фотографии и представила хронику мучительной смерти пожилых людей.
Одной лежачей старушке не давали памперсов, хотя на них выделялись бюджетные деньги, а волонтёры возили предметы гигиены баулами. Другая умирала с полиэтиленовым пакетом на больной ноге – чтобы не пачкать простыню, которую и так не меняли несколько недель. Третья умерла от гангрены, начавшейся после стрижки ногтей, которые врастали в кожу и причиняли мучения. А директор не стал вызывать из города хирурга и «поставил задачу» своим санитаркам, для которых это было что-то вроде чистки картошки.
После скандала защитницу Елизавету вовсе не носили на руках. Наоборот, её упрекали в том, что она не специалист, лезет не в своё дело или просто ищет славы. И что за странная для юной барышни тяга к пенсионерам? Постепенно Олескина превратила «Старость в радость» из волонтёрской группы в крупнейший негосударственный благотворительный фонд, который оплачивает работу 250 социальных работников в домах престарелых. В 2020 г. 18 регионов запустили проект системы долговременного ухода за пожилыми людьми, одним из создателей которого стала Елизавета.
Появились и кое-какие условия для бизнеса, что идёт в эту специфическую нишу. Причём наибольшую рентабельность способны давать как раз частные богадельни, полулегально существующие в каком-нибудь коттедже за городом вместе с неквалифицированным персоналом. А если делать пансионат высокого качества, то едва выходишь на 6–10% рентабельности, поскольку будет «недогруз» в 25–30% коек. Ведь общество по-прежнему плохо относится к идее размещать своих родственников в стационаре. Если даже родня старичка не слишком стеснена в деньгах, они скорее попытаются организовать уход за ним в собственном доме. В итоге окупаемость инвестиций в строительство современного дома престарелых – 15–20 лет.
И это если всё пойдёт без неожиданностей. Но инвестор в России всегда опасается, что правила игры могут резко измениться: ужесточат требования, отменят субсидии или вовсе запретят частные интернаты. Есть и операционные риски: уход за пожилыми требует соблюдения сотен норм, а любое ЧП может привести к закрытию. А когда значительная часть рынка живёт сегодняшним днём, бизнесу нет резона и вкладываться в материальную базу.
Однако, как часто бывает, главные изменения происходят незаметно. Дети и внуки, раньше боявшиеся не столько за своего предка, сколько жёсткой обструкции ближнего круга, охотнее рассматривают предложения стационаров. Этот спрос понемногу оживляет предложение, а власти готовы предоставлять «социальному бизнесу» льготы. Самих стариков, нуждающихся в уходе, становится всё больше. И это потихоньку меняет ситуацию, казавшуюся совершенно вопиющей в стране, без конца расточающей благодарности «поколению победителей». Часто, к сожалению, только на словах.
Поделиться
Поделиться
